Сегодня все более актуальным становится вопрос о языках церковной культуры. От успешности построения диалога между Церковью и обществом зависит успешность христианского благовестия в секулярном мире. Церковь всегда обладала специфическим языком выражения христианскоговероучения, сама чистота и возвышенность которого были призваны к утверждениюистины и духовному преображению своей паствы. Особенное место в этом диалоге занимала эстетическая коммуникация как наиболее естественный способ построения общения Церкви с миром. Язык художественных образов оказывался способным преодолеть ограниченность рационального языка и явить миру полноту духовного содержания церковного вероучения. Именно поэтому вопросы литургической культуры и церковных искусств занимали особенное место в Русской Православной Церкви. В русской церковной культуре эстетические феномены воспринимались как наполненные глубоким духовным содержанием, в церковных искусствах виделась возможность выражения духовного опыта на универсальном языке художественных форм. Сегодня необходимо констатировать, что традиционная эстетическая коммуникация в пространстве храмовой культуры часто оказывается тупиковой из-за утраты традиционных культурных кодов. В современной культуре существует трагический разрыв не только между языком церковного благовестия и языком бытовой утилитарной коммуникации, но и между языком традиционной культуры и языком масс-медиа и рекламы. В этих условиях перед Церковью стоит задача как эстетического самоопределения в условиях мультикультурного мира, так и построения актуальной системы эстетической коммуникации, как основы общения с паствой и обществом. Одна из основных сложностей в выборе стратегии построения диалога заключается в столкновении архаики и модерна в мире, провозглашающем инновацию своей важнейшей ценностью.
Сегодня слова древних отшельников и молитвословия византийских гимнографов звучат в информационном пространстве мегаполиса. Закономерно, что это заставляет задуматься об эстетических образах Церкви в современном секулярном мире. Нередко в Церкви можно столкнуться со своеобразным страхом перед городской культурой, перед сложностью и противоречивостью современного мира в целом. Предпринимаются попытки заменить реальность русской культуры искусственным миром псевдо-русского пейзажа, где «батюшка служит в сельской церквушке». Подобное восприятие православия приводит к абсолютизации определенных компонентов культуры, выстраивает систему иллюзорного бытия, в котором удобно укрыться от сложных и противоречивых реалий современного мультикультурного мира. Современная ситуация миссионерства не позволяет более укрываться за стенами эстетически комфортного исторического православия, она требует обращения к неудобному миру, подобно тому, как апостолы были призваны проповедовать Евангелие во вселенной, принимая во внимание реальный культурный контекст ради успеха своего благовествования. Апостольский выход за пределы родного иудаизма обусловил необходимость начала межкультурного диалога, подобно тому, как мысль совершается в слове, так и всякое вероучительное положение выражается в пространстве конкретной культуры. Культурная миссия Церкви состоит в освящении культуры и просвещении людей. Именно реальность Воскресшего Христа осуществляет духовное преображение культуры, а не реконструкция исторически застывших форм церковных искусств делает возможным существование христианства в современном мире в качестве своеобразной терапии. Сказанное не отменяет важности наследия традиционного церковного искусства, являющегося важнейшим каналом сакральной коммуникации, языком, с помощью которого Церковь издревле общалась со своей паствой. Сегодня необходимо признать, что традиционные формы церковного искусства, воспринимаемые в качестве языка и способа эстетической коммуникации, не вполне справляются с задачей реализации сакрального диалога. Само по себе искусство с точки зрения христианской духовности не может быть самоцелью, смысл его служения заключается в возможности вознесения человека к вершинам духа, к запредельности, трансцендированию, что неизбежным образом подразумевает существование актуальной «эстетической грамматики». При утрате подобной грамматической системы церковные искусства умолкают. Несомненно, что даже непонятые большинству искусства иконописи и церковного пения все равно благовествуют, поскольку способность к преодолению земной ограниченности заключается в самой природе подлинного искусства, вдохновляемого Самим Богом. Но зачастую в современном христианском мире обращение к традиционным культурным элементам (слепое копирование) ограничивается получением наслаждения от самого этого искусства, что лишает его сакрального смысла, превращая в своеобразную, хоть и весьма благочестивую и утонченную, форму гедонизма. Таким образом, современная Церковь сталкивается с необходимостью актуализации традиционных форм эстетической коммуникации и формированием новой «эстетической грамматики», адекватной реальному культурному контексту.
Церковь всегда находится внутри культуры. Можно попытаться отделить Церковь от государства, но нельзя отделить Церковь от культуры. Церковь является ядром традиционной культуры. Культура пред лицом Церкви — это вечное вопрошание, отношения Церкви и культуры — это отношения диалога, общения, где конечный результат является плодом сотворчества. Диалогический характер христианской культуры является и результатом проекции тринитарного и христологического догматов на гуманитарную сферу, и следствием рецепции античного наследия, для которого диалог был онтологической культурной характеристикой. Эта укорененность диалога в христианском мировоззрении определяет открытость христианства по отношению к миру. Отличительной чертой древней Церкви является отсутствие страха: страха перед смертью и страданием, страха перед власть имущими, страха перед окружающей языческой культурой. Творческий потенциал Церкви смог преобразить интеллектуальный и художественный опыт языческого мира, вдохнув в него дух христианской веры. Современной Церкви нередко присущ страх перед «другой» культурой, с ее отличиями в мировоззрении, способе коммуникации, внешнем виде. Изоляционизм, для которого характерно стремление к бегству от сложного и противоречивого современного мира в мир русского средневековья, где «все находится на своих местах», оборачивается не преодолением, а умножением этого страха перед культурой. Ограничение культурного пространства Церкви приводит не к превращению ее в заповедное царство христианской культуры, а к обращению Церкви в культурное гетто.
Одним из тупиковых путей определения культурной идентичности Церкви в современном мире оказывается «музеефикация» церковной культуры. Для подобного подхода характерен взгляд на Церковь как на музей. Реальность церковной жизни заменяется искусственно сконструированной системой традиционных образов, представленных в рафинированном виде. При таком подходе каждая эпоха «очищается» от всех неизбежных сложностей и противоречий творческого поиска и представляется в музеефицированном стерильном виде, что превращает элементы церковной культуры в музейные объекты, нуждающиеся в особых условиях хранения. Подобные элементы музеефикации оказываются необходимыми и полезными в случае сохранения подлинных исторических ценностей церковного искусства, но они оказываются губительными в случае распространения на всю сферу церковной жизни. Действенное обращение к вечности заменяется стагнацией музейной консервации, что является исторически ложным, поскольку церковные искусства проходили многотрудный путь развития, трансформируясь в зависимости от изменений историко-культурного контекста. Адекватное формирование культурной идентичности Русской Православной Церкви требует сохранения подлинной церковной архаики как российского и мирового достояния, так и формирования актуальной системы эстетических образов современной Церкви. Перед Церковью стоит сложная задача: избежать удушающей консервации церковной культуры, которая заменяет реальную христианскую жизнь ностальгией по Византии, Киевской Руси, старой Москве или Российской империи. Но при этом бережно сохранить сложившиеся художественные образы церковных искусств, в которых раскрывается полнота богословского содержания.
Сейчас происходит смена культурной парадигмы, которая для христианства означает не возврат к нулю, а обращение к истокам. Возможно, что сегодня Церковь освобождается от дебелости, плотской отяжеленности светской культуры. Красота церковных искусств, особенно отмеченных печатью светскости в эпоху Нового времени, зачастую оказывалась преградой для постижения духовного смысла литургического действа, привлекая внимание к многообразию внешних впечатлений. Сегодня искусство более не является ядром культуры, что для светского мира оборачивается гуманитарной катастрофой, но для Церкви это может быть промыслительным возвращением к истокам аскетического сверхучувственного опыта духовного делания. Своеобразный минимализм современного дизайна оказывается созвучным настроениям множества древнейших подвижников, предостерегавших от увлеченности внешним великолепием, внешней красивостью, даже храмовой, закрывающей для души подлинные высоты духа. В протестантизме эти идеи нашли свое вульгарное и крайне примитивное воплощение, но в Православной Церкви высокая эстетика аскетизма раскрыла свой мощный творческий потенциал в красоте подвига святых отцов, в красоте их несколько сурового богослужения, лишенного всякой чувственности и эмоциональности. Современная культура характеризуется чрезвычайной чувственностью, крайним гедонизмом, «клиповостью» мышления и атомарностью сознания. Светская культура более не обладает целостной гуманитарной картиной мира. В такой ситуации Церковь призвана уцеломудрить эстетическую сферу культуры красотой своего богослужения, основанной не на чувственности и внешней аффектации, что, увы, было столь характерно для богослужебной культуры имперского периода русской истории, а на возможности внутреннего самоуглубления и умирения духа. В этом отношении современный дизайн, обладающий способностью к инкорпорированию и творческому переосмыслению художественных форм различных эпох, вполне может оказаться созвучным актуальным задачам современной Церкви. Наполненный православным духовным содержанием, минимализм современного дизайна способен к раскрытию потенциала эстетики аскетизма. Особенно значимой для современного храмового зодчества может быть повышенное внимание современного дизайна к теме света. В своих лучших проявлениях дизайн сегодня как будто пытается преодолеть сопротивление материи и прорваться к зодчеству, основным материалом которого станет свет. При всей несовершенности и незавершенности подобных проектов им нельзя отказать в тонкой духовной интуиции, приближающей дизайн, как одно из ярких и специфических проявлений западной секулярной культуры, к истокам православной метафизики света. Именно идея света, наполняющая собой все пространство церковных искусств от архитектуры до пения, лежала в основе православной литургической эстетики. Традиционный синтез храмовых искусств претерпел значительные изменения из-за появления электрического освещения, поэтому современные попытки буквальной реконструкции средневекового храмового пространства обречены на неуспех, сама же идея света как ядро всей литургической эстетики требует нового художественного воплощения.
Одним из направлений поиска в области современного храмового зодчества является разработка проектов, предполагающих активное использование энергии солнечного света. Кроме утилитарной пользы применения подобных инженерных решений и реализация такого проекта открывает новые эстетические горизонты для творческого поиска в области храмовой архитектуры. Использование солнечной энергии для создания системы жизнеобеспечения, как самого храма, так и других помещений, входящих в структуру храмового комплекса, обладает символическим значением преодоления узости мышления общества потребления и является выражением реальной заботы Церкви о судьбе человека в современном мире. Духовный опыт Церкви способен стать мировоззренческой основой для решения актуальных проблем современности, вызванных развитием цивилизации, основанной на принципах гедонизма, индивидуализма и неограниченного потребления. Создание храма с использованием передовых энергосберегающих технологий открывает для Церкви не только возможность реализации своей социальной миссии, но и дает повод для мотивированного синтеза традиционных церковных искусств и современного дизайна. Присутствие традиционных литургических образов (иконописи, церковного пения, облачения) в пространстве современного высокотехнологичного дизайна с использованием природных материалов означало бы гармоническое сочетание древней церковной традиции с контекстом современности. Само же использование энергии солнечного света в современном храмовом зодчестве является результатом творческого переосмысления древнерусского принципа природосообразности как одной из основ сакральной архитектуры. Особенно важно появление подобного храма в среде «новостроек», символизирующих современную «дебрь духовную». Церковь в лице своих подвижников никогда не боялась «худых» мест, выбирая именно их для своего подвига. Современные «спальные районы» мегаполиса являют собой подобные «худые», по крайней мере, в эстетическом отношении, места. Появление храмов в городских окраинах изменяет метафизику этих ландшафтов, лишенных духовного света, смягчает эстетический облик новых районов, сама инфраструктура которых, с ее обилием торговых и развлекательных центров, формирует потребительские модели поведения. Даже простое созерцание храма, в котором легко прослеживаются черты традиционной русской архитектуры, напоминает «жителям новых домов» о существовании мира, в котором сложилась система ценностей, отличная от ценностей общества потребления. Посещение храма несколько приподнимает человека над уровнем его повседневных житейских забот, расширяет горизонт его духовного зрения, вдохновляет, очищает и позволяет человеку пережить состояние умиления. Но в этом-то и заключается опасность утверждения в мысли о существовании двух изолированных друг от друга миров — в храме и вне храма. Результатом развития этой мысли может стать убежденность в сосуществовании двух равноправных аксиологических систем, предполагающих двойственность нравственного выбора в зависимости от сложившейся ситуации. Укрепление в эстетическом традиционализме способствует тому, что человек привыкает полагать непроницаемую границу между стенами храма и внешним миром. Попадая в храм, он попадает не только на новый уровень духовной жизни, но и в иное культурное пространство, и здесь сразу возникает вопрос о возможности диалога этих двух столь отличных друг от друга культур: церковной и внешней светской. Прекрасно, если возникают отношения взаимообогащения, когда светская культура освящается Церковью и наполняется духовным смыслом, а Церковь творчески осуществляет синтез светской и духовной образованности, но весьма часто межкультурный диалог заменяется отношениями открытой конфронтации или взаимного безразличия. В такой ситуации человек учится быть — лучше сказать, бывать — христианином в храме и быть «самим собой» или «нормальным человеком» вне храма. При таком отношении несоотнесенность эстетических образов храма и окружающего мира лишь усугубляет это положение: оказывается легким и приятным принимать на себя образ православного в окружении особенной художественной среды, языка и манер повседневного общения, отличающихся от существующих во внешнем мире. Присутствие же в ограде церковной культуры элементов современной цивилизации, таких как актуальный дизайн, передовые технологии, информационные системы, показывает, что Церковь не отворачивается от реальности окружающего мира, а принимает его в себя и преображает благодатной силой Христовой любви.
Святость Церкви проливается изнутри храма, из Сердца Церкви, из евхаристии, а не от золоченых маковок и колокольного звона. Это лишь отражение духовных реалий в исторически изменчивых художественных образах. Церковные искусства были адекватны эпохе, определялись живыми стилистическими особенностями культуры. Сегодня попытки трансляции культурных элементов предшествующих эпох приводит к усилению тенденций реконструкции, стагнации и эклектики. Эстетический канон не является застывшей формой, он — переживаемая реальность художественного творчества, наполненного благоговением и здравомыслием. Сегодня традиционные образы церковной культуры в большинстве случаев не могут быть завершены, т.е. не выполняется условие целостности эстетического образа. Можно построить храм, взяв за основу образы древнерусской архитектуры, можно наполнить его копиями русских или византийских икон, но невозможно завершить целостность предполагаемого эстетического образа — что является неотъемлемым условием его существования — поскольку множество элементов создаваемого культурного пространства храма будет отличаться стилистическими особенностями: храм будет наполнен электрическим светом, в нем будет звучать церковное пение XVIII, XIX или XX веков, а прихожане будут носить современную одежду. Разумеется, сказанное не значит, что Церковь должна подстраиваться под веления и вкусы современного быстро изменчивого мира, но она должна разговаривать с миром на актуальном языке.
Жизнь Церкви во времени и пространстве ограничена культурными границами, но Церковь всегда больше культуры своего пребывания, она лишь проявляет реальность Святого Духа в бесконечном многообразии интеллектуальных и художественных феноменов. О стагнации духовной жизни свидетельствует восприятие Церкви как принадлежащей определенному типу культуры, что требует постоянной реконструкции избранного культурного контекста в качестве единственно возможной среды церковного существования. Тогда всякое новшество воспринимается как губительное для Церкви, элементарные технические инновации ставят под вопрос само существование Церкви в инокультурном окружении. Сегодняшний поликультурный мир нуждается в разнообразии каналов эстетической коммуникации: сохранив богатство культурной традиции, Церковь способна к осуществлению диалога с использованием актуальных культурных кодов.
Трезвость как отличительная черта православного мировидения и мироотношения является одной из труднейших добродетелей для современного человека. Существует огромный соблазн эстетической подмены реальной жизни ностальгическим обращением к искусственному конструкту средневековой культуры, в результате чего каждодневность невидимого христианского труда вытесняется чувственными восторгами и умилениями. Такая тоска по старине умножает иллюзорность бытия, уводит человека в мир грез и обостренных эмоциональных переживаний, характерных для обращения к светскому, а не церковному искусству. Любопытно, что наибольшее «эстетическое старообрядчество» обнаруживают люди, как правило, весьма далекие от подлинной жизни Церкви. Собственно крайний эстетический консерватизм является следствием аберрации культурологического зрения: упускается из вида мысль об актуальности церковных искусств для своего времени, живое развитие литургической эстетики заменяется застывшими образами произвольно выбранной эпохи. Нечто подобное произошло со старообрядцами, которые реальность церковной жизни заменили абсолютизацией и консервацией церковного обряда XVII века. Сегодня часто игнорируется перманентность проблемы соотношения архаики и модерна в истории церковных искусств. Необходимо учитывать, что человек Средневековья переживал восторг не только от благолепия и соразмерности храма, но эстетическое чувство пробуждалось в нем и тем, что мы сегодня назвали бы инженерными решениями в храмовом зодчестве. Размер, надежность, простота решения сложных технических задач, совершенство исполнения и прочие «хытрости» — все это пробуждало в человеке чувство, неотделимое от чувства созерцания красоты убранства храма. Закономерно, что во все времена обращение к новым художественным образам и новым техническим решениям вызывало к жизни полемику по поводу оправданности отступления от традиции. Сегодня вопрос о техническом совершенстве является чрезвычайно актуальным, поскольку для современного человека именно совершенство технологических решений является основой эстетического отношения к объекту культуры. Применение актуальных технологий в современном храмовом зодчестве может способствовать установлению эстетической коммуникации между Церковью и обществом.
Подобно тому, как древняя Церковь освятила архитектуру, Православная Церковь сегодня способна освятить и воцерковить дизайн как один из базовых элементов современной цивилизации.
Не современность, а своевременность является основным принципом диалога Церкви с миром. Нам могут не нравиться окружающие нас общество, культура, эпоха, но именно они выпали нам на долю, и мы спасаемы Господом здесь и сейчас, а не в вымышленном пространстве Древней Руси или Византии.
Cвященник Дмитрий Зубов
